ПИСАТЕЛЬ РАССКАЗАЛ «ФОНТАНКЕ» О НОВОМ РОМАНЕ «ФИЛЭЛЛИН», ТЯГЕ СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ К ПРОШЛОМУ И ПОЛИТИКЕ КАК РЫЧАГЕ ЧИТАТЕЛЬСКОГО ИНТЕРЕСА. _ Завтра, 27 ноября, в «Редакции Елены Шубиной»

(АСТ) выходит новый роман лауреата премии «Большая книга» Леонида Юзефовича. Книга называется «Филэллин». Филэллин — человек, любящий греков, точнее — сочувствующий их борьбе за

независимость от Османской империи в 20-х годах XIX века. Филэллином, как отправившийся в Грецию и умерший там Байрон, является главный герой нового романа, отставной штабс-капитан Григорий

Мосцепанов. Это фигура вымышленная. Тем не менее большинство героев — подлинные исторические фигуры или имеют прототипов. Среди них — Александр I или египетский полководец Ибрагим-паша._

ЛИЧНО ВАС ТАК ЗАЦЕПИЛА ТЕМА ГРЕЧЕСКОЙ ВОЙНЫ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ 1820-Х ГОДОВ? — Я уже не могу точно вспомнить, когда начал писать «Филэллина». Очень давно. В 2013 году фрагменты из него были

опубликованы в журнале «Урал». Тогда мне казалось, что я вот-вот его закончу, но прошло еще семь лет, прежде чем это случилось. Отсюда не следует, что все это время я упорно над ним

трудился. Несколько раз я бросал его и не прикасался к нему годами, но и тогда мои герои продолжали жить со мной. А Греческая война за независимость привлекла меня тем, в частности, что это

первая, наверное, из так называемых национально-освободительных войн, на ее примере можно поразмышлять о некоторых важных вещах. Молодой Пушкин восхищался восставшими греками, но в свете

нашего опыта, которого у Александра Сергеевича не было, мы можем увидеть эти события и в менее романтическом свете. — ВЫ ВЫБРАЛИ УДИВИТЕЛЬНО «НЕСОВРЕМЕННОЕ ВРЕМЯ» И ФОРМУ — ЭПИСТОЛЯРНЫЙ

РОМАН. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ У КАЖДОГО ГЕРОЯ — СВОЯ СУДЬБА И ГОЛОС. А ГДЕ ГОЛОС АВТОРА, И СТОИТ ЛИ ЕГО ИСКАТЬ В РОМАНЕ? — Есть писатели с ярко выраженным стилем. Есть такие, кто обычно пишет от

первого лица, их главный герой — альтер-эго автора. Я привык растворяться в своих героях, реальных или вымышленных, а стиль для меня — лишь средство выразить то, о чем я хочу сказать. В

«Филэллине» мой голос звучит в голосах всех персонажей. Хотя они не похожи друг на друга и высказывают разные, иногда прямо противоположные взгляды на происходящее. Если допустить, что в

такие моменты в человеке, по словам Андрея Вознесенского, «живут семь я», в жизни ему грозит печальный диагноз — шизофрения. В литературе не так. Есть старый повествовательный прием —

излагать события от лица нескольких рассказчиков. Реальность становится многомерной, а в наше время это ценнее, может быть, чем раньше. Слишком многим сейчас свойственно агрессивное

утверждение одного, политически ангажированного, как правило, взгляда на прошлое. Прочие подходы объявляются даже не ошибкой, а сознательной ложью из корыстных побуждений. — КНИГА — ЭТО

ОТВЕТ АВТОРА НА ЛИЧНЫЙ ЗАПРОС В ОПРЕДЕЛЕННЫЙ ПЕРИОД ЖИЗНИ, ИЛИ У ВАС ИНАЯ ТРАКТОВКА? И НАСКОЛЬКО ПОЛИТИЧЕСКИЕ СОБЫТИЯ ЗАОСТРЯЮТ ВАШЕ ВОСПРИЯТИЕ ТЕМЫ? — Мы все дышим воздухом своего времени.

Он для всех одинаков, а вот сколько кислорода каждый из него извлекает, зависит еще и от наших легких. Политика, разумеется, влияет на наше восприятие прошлого, но я писал роман так долго,

что за эти годы актуальная политическая повестка сменилась неоднократно. Один критик усмотрел в «Филэллине» параллели с войной в Донбассе, другой — с конфликтом вокруг Нагорного Карабаха. На

самом деле в романе отразились не те или иные конкретные события, а общая атмосфера последних десятилетий. — ЕВГЕНИЙ ЗАМЯТИН СКАЗАЛ: «Я БОЮСЬ, ЧТО У РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ОДНО ТОЛЬКО БУДУЩЕЕ:

ЕЁ ПРОШЛОЕ». ПОЧЕМУ ПРОШЛОЕ СЕГОДНЯ ДЛЯ РУССКОГО ЛИТЕРАТОРА — ЕСЛИ СУДИТЬ ПО БОЛЬШИНСТВУ ВЫХОДЯЩИХ РОМАНОВ — ИНТЕРЕСНЕЕ НАСТОЯЩЕГО? — Думаю, Замятин имел в виду, что русская классика XIX

века лучше отвечает на вечные вопросы, чем постреволюционная советская словесность. А интерес современной литературы к прошлому — это другое. Это ответ на общественный запрос. С одной

стороны, интерес к истории порожден страхом перед ней, с другой — поиском утешения. В прошлом всегда найдутся ситуации, схожие с настоящим, поэтому возникает иллюзия, что понять прошлое —

значит лучше справиться с нынешними проблемами и подготовиться к будущим. Примерно так же мы с помощью сравнения пытаемся выявить суть какого-то человека или явления. Сравнение ничего не

объясняет, но снимает наше представление о непонятном как об уникальном. Если мы будем сравнивать нынешнюю пандемию с эпидемиями чумы или холеры в XIХ веке, сходства тут обнаружится немного,

тем не менее это успокаивает. Сильнее всего тревожит и страшит то, чему нет аналогий. — ЛЕОНИД АБРАМОВИЧ, ДЕЙСТВИЕ ВАШЕГО РОМАНА ПРОИСХОДИТ В ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА. СООТВЕТСТВЕННО, ТАМ

ВСТРЕЧАЮТСЯ ОБУСЛОВЛЕННЫЕ КОНТЕКСТОМ СЛОВА «НЕГР» И «ЖИД». КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ К СТРЕМЛЕНИЮ ОБЩЕСТВА СОВЕРШИТЬ ПЕРЕСМОТР ЛЕКСИКИ И ОТКАЗАТЬСЯ ОТ КНИГ, КОТОРЫЕ СЕГОДНЯ НЕКОТОРЫМИ ВОСПРИНИМАЮТСЯ

НЕДОСТАТОЧНО ЭТИЧНЫМИ? — Назвать еврея «жидом» в настоящее время можно только с целью его оскорбить. Если писатель употребляет это слово в прямой речи героя, и герой — наш современник, оно

определенным образом его характеризует. Эта языковая норма установилась примерно полтора столетия назад, а до того слово «жид» не имело отрицательных коннотаций или имело его не больше, чем

слово «еврей». Оно могло означать просто национальную принадлежность. Вот цитата из рассказа «Севастополь в августе 1855 года» Льва Толстого: «Около порога сидели два старых и один молодой

курчавый солдат, из жидов по наружности». У меня в романе действие происходит еще на тридцать лет раньше, и все-таки «жидами» называет евреев только один мой герой — тот, который родом из

Киева. Для него это естественно, и я пожертвовал корректностью ради языковой аутентичности. К тому же во мне есть еврейская кровь, я могу себе это позволить. С «неграми» сложнее. Я считаю,

что человека нужно называть тем именем, которое выбрал для себя он сам. Неприлично, по-моему, Дмитрия Быкова именовать Зильбертрудом, а Игоря Стрелкова — Гиркиным. Слово «негр» в «Филэллине»

фигурирует один-единственный раз. Вероятность того, что оно попадется на глаза кому-нибудь из чернокожих, исчезающе мала, тем не менее при переиздании я постараюсь заменить его более

корректным. Оно не настолько мне дорого, чтобы я не мог без него обойтись. — КАК ВАМ КАЖЕТСЯ, СОХРАНИЛАСЬ ЛИ ТРАДИЦИЯ ЖДАТЬ ОТ ИЗВЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ ПРОРОЧЕСТВА? И НА КАКОЙ ТЕКСТ БОЛЕЕ ЗАМЕТЕН

ЗАПРОС: НА ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ, ОСТРОПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЙ — КАКОЙ? И ПОЧЕМУ? — Мой литературный агент живет в Германии. Насчет «Филэллина» он прямо мне сказал, что если в книге нет злободневного

политического подтекста, она вряд ли заинтересует западных издателей. Политика — это соус, делающий съедобным даже малоаппетитное литературное блюдо. Я не из тех поваров, кто умеет его

готовить, а учиться мне поздно. Что касается «художественности», ее и раньше-то каждый понимал по-своему, а с появлением социальных сетей это понятие окончательно размылось. Нет больше

общепризнанных авторитетов, которые бы сертифицировали нашу продукцию: вот худлит первого сорта, вот — второго, а это вообще не имеет знака ГОСТ. А ждать от литературы пророчеств — это,

по-моему, большая наивность. В наше время писательство — такая же профессия, как любая другая. Со своей спецификой, само собой, однако профетические способности не входят в число необходимых

писателю талантов. Не нужно, как мудро заметил Станислав Лем, искать в телефонной книге рецепт приготовления пончиков. ПОДГОТОВИЛА МАРИЯ БАШМАКОВА Проект реализован на средства гранта

Санкт-Петербурга Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга